Диоген Лаэртский (начало III в. н.э.): "Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики и для этики."
«Зеркальность» внутреннего устройства ритуала обеспечивает его необходимую полноту и самодостаточность. Следователь-но, истоки «легенды об олене» следует искать в самой ритуально-мифологической сфере, а не во внеположенной ей «объективной реальности».
167
Рассматривая с этой точки зрения «легенду об олене», входящую в контекст «основного мифа», необходимо отметить, что во время космического поединка бога Громовержца с его Противником «Змей последовательно прячется под разными видами живых существ или обращается в них (человека, коня, корову и др.)»105. Отсюда можно сделать вывод, что «маскирование» одного живого существа другим входит в сам сюжет «основного мифа». Более того, отмеченная последовательность трансформаций Противника отражает общеиндоевропейскую символическую иерар¬хию животных, «где ритуально нечистые собака и свинья занимают промежуточное место между человеком (и примыкающими к нему высшими домашними животны¬ми — лошадью, коровой, овцой) и дикими зверями...»106. В рамках этой символиче¬ской классификации индоевропейского «зверинца» особое значение для рассматри¬ваемого вопроса имеет оппозиция домашних и диких животных, которые считались священными («божьими»)107. Как же объясняется в «легенде об олене» замена до¬машнего жертвенного животного — диким (священным)? Большинство исследова¬телей (кроме Г.Г. Шаповаловой) не обратили внимания на то, что во многих вари¬антах «легенды» основным мотивом замены жертвы является нарушение заповеди, греховность, корыстолюбие и т. п. Вот несколько вариантов объяснений: «Люди ли стали грешнее, или Богу жертвы их неугодны; только с тех пор чудное явление оленя прекратилось»108. «Да потому и отстали ходить, что народ нонче пошел плут и чем дальше, тем хуже и своевольнее. Ну и нарушили заповедь...»109. Жертвопри¬ношение оленя «продолжалось до той поры, покуда жил народ праведно, честно, по завету отцов, дедов, прадедов. А потом пошел по людям разврат, грех... и перестал апостол Петр высылать свое праздничное угощение... пришлось колоть быков или баранов. Стали праздновать каждый на особицу»110.
В народной этимологии ритуала «ильинского» («петровского») жертвоприно¬шения, с одной стороны, явно проступает священная ипостась дикого оленя («празд¬ничное угощение», посылаемое апостолом Петром), а с другой — восприятие жерт¬вы домашнего скота как нежелательной, вынужденной акции, как божественной кары за грехи и нарушение заветов. Подобное сочетание в едином образе «ильин-ской» жертвы двух животных (быка и оленя), относящихся к противоположным полюсам символической классификации «звериного мира», отражает два аспекта жертвоприносительного ритуала: «Факт святости жертвы (само жертвоприношение понимается часто как "делание святости", воспроизведение священного...) достаточ¬но хорошо известен, но оказывается, что жертва связана и с тем, что решитель*но противоположно святости, — с преступлением.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.