Диоген Лаэртский (начало III в. н.э.): "Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики и для этики."

Теребихин Н.М.

Бернштам, посвященных культуре русских поморов5. В частности, анализируя их традиционный календарь, Т.А. Бернштам пришла к выводу о том, что «праздничный год поморов в целом представлял собой чрезвы¬чайно упрощенный, как бы выхолощенный вариант русского земледельческого праз¬дничного календаря... В известном смысле это действительно так, но зато изучение поморского календаря, сложившегося в позднее время, дает нам возможность про¬следить живые процессы развития, трансформации древних праздничных обрядов и возникновение новых»6. Длительная продуктивность обусловила «живой» харак¬тер северно-русской «архаики», в отличие, например, от центральных земель Русского

211

государства, где действительно архаические формы культуры превратились в «мерт¬вые» окаменелости, в «археологические» раритеты и древности. Подобные разли¬чия обусловлены периферийным характером северно-русской традиции, ее отрывом от материнского лона русской культуры. Русский Север в силу своего пограничного положения в пространстве русской культурной традиции издавна считался и являл¬ся ее наиболее заповедной частью, ее неприкосновенным древлехранилищем и жи¬вотворящим источником. Народная культура Русского Севера — это русская куль¬тура, выдвинутая на свой последний рубеж, на предел своего существования, когда актуальным становится вопрос о ее существовании. В подобной «пороговой» ситуа¬ции любая культура мобилизует все свои внутренние («аварийные») ресурсы, вклю¬чает механизмы самосохранения, связанные с обеспечением ее целостности и иден¬тичности. В борьбе за выживаемость отбрасывается внешняя материальная оболоч¬ка культуры и резко повышается ее рефлективность, интровертность. Культура, функционирующая на пределе — исходе своего существования (подобно лиминаль-ным существам ритуалов перехода), свертывается к своему «утробному» состоя¬нию, возвращается к своим исходным основаниям, сужается до самосознания, до своей порождающей модели. Вот почему родовые черты «материнской» культуры в северно-русской традиции были не просто усилены (актуализированы), но сокраще¬ны и свернуты до полного обнажения ее конструктивного каркаса, до порождающей модели. Если в других землях Русского государства происходило затухание, омерт¬вение архаических традиций, то перенесенная (в процессе колонизации) на Север глубинная модель русской культуры продуктивно порождала все новые и новые «тексты» культуры, которые были «квазиподобны» (К.В. Чистов) древнерусским образцам. Моделирующие функции северно-русской народной культуры прояви¬лись в восприятии Русского Севера как «светлого», то есть святого.


Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.