Диоген Лаэртский (начало III в. н.э.): "Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики и для этики."
В качестве
его основополагающего принципа и прежде утверждалось, и теперь повторяется,
будто однообразие и неизменность по сути более близки к совершенству
и истине, чем что-либо подверженное изменениям. Что касается
жизни общества, то здесь распространенность подобного взгляда понять
нетрудно. Он пригоден для обществ, руководимых традицией,—в них страшатся
перемен как источника нестабильности и беспорядка. Он был есте
ственным и для тех времен, когда возможности наблюдений стеснял недостаток
средств. Без пользования телескопом нельзя найти никаких оснований
для варьирования идеи о «неизменном положении звезд». Изменения в
рамках типов или видов растений и животных становились заметными только
с появлением чудовищных мутаций. Следовательно, вера в вечное однообразие
человеческой природы есть не что иное, как уцелевший остаток прежде
широко распространенных представлений о небесах и обо всех живых
созданиях. Научные методы и заключения не оказывали большого влияния
на людей с преимущественно литературной эрудицией. Иначе они бы прекратили
поддерживать в волнующей их сфере те верования, которые наука
повсеместно уже опровергла.
Однако представители этого затронутого нами слоя не противились преподаванию
науки. Нет, отнюдь нет. Они только провозгласили, что область
естественных наук имеет не первостепенное значение; и, расставив таким
образом все точки над 1, заявили, что к предмету этих наук можно отнести
все вещи чисто технического, утилитарного, практического достоинства. Тем
самым они способствовали усугублению и закреплению разрыва между естественными
средствами объективного знания, с одной стороны, и всем, что
имеет нравственную, идеальную и «духовную» важность,—с другой.
Трудно понять, как может сколько-нибудь здравомыслящий человек недооценивать
данный разрыв. Подобной разобщенности двух сфер не было
ни в греческой, ни в средневековой «науке». Все фундаментальные истины,
относящиеся к природному миру и природным объектам, в рамках соответствующих
наук говорили о столь же вечном и неизменном, как моральные
цели и принципы. Кстати, Аристотель, в Средние века почитавшийся авторитетом
в вопросах природных и преходящих материй, отчетливо наделял
предметную сферу астрономии и биологии более высокой степенью совершенного
постоянства, чем сферу этических знаний, поскольку он наблюдал
в действии ту несомненную истину, что моральные цели и практики меняются
и во времени, и в пространстве.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.