Диоген Лаэртский (начало III в. н.э.): "Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики и для этики."
Он
был совершенно прав — и никто из читавших его в этом не усомнится, —
когда считал себя человеком, в глубине души очень верующим. И действительно,
по смиренному внутреннему благочестию и духовности ему было
не много равных среди современников. Но в дополнение к этому он обладал
еще и особым философским инстинктом. Он хотел видеть вселенную и все
стороны жизни как целое. Направив свой инстинкт в это русло, он тотчас
осознал, что вступает в конфликт с идеями, которые верховенствуют не только
в американском обществе, но и в самих церковных епархиях. Однако он не
умерил своего христианского чувства и не перестал философствовать. Но в
этой последней области его деятельность, как мне кажется, ограничилась
определенными рамками. Он так и не достиг той независимости мышления,
которая была бы под стать его философским способностям. Возможно, что,
как это ясно из исследований доктора Николсон, Марш, который послужил
стимулом для обращения Эмерсона*** к Кольриджу, оказал, хотя бы и косвенно,
колоссальное влияние на американское «трансцендентальное» направление.
Но сам он никогда не занимал какой-либо обособленной позиции
что было характерным, например, для того же Эмерсона, и поэтому его собственные
возможности не получили свободного развития.
Настало, однако, время более непосредственно обратиться к основным
мыслям Марша, цепь которых привела его к выводу, что религиозная истина
христианства вполне солидарна с истиной философии как теории Бога, вселенной
и человека. Формулы всегда в какой-то мере опасны. Но ради краткости
или по иным причинам формулы или ярлыки, по-видимому, бывают
необходимыми. Поэтому я рискну высказаться в том духе, что его философия
представляет собой аристотелевскую версию кантианства, сложившуюся
под влиянием глубочайшего убеждения в неотъемлемых нравственных
истинах христианских учений. Увы, но эта формула требует от нас серьезной,
сухой ссылки на исторические системы. Внешние факты говорят о том,
что учился он в большей степени у Платона и великих богословов XVII века,
которые в свою очередь тоже находились скорее под влиянием Платона, не
406
407
жели Аристотеля. Но из свидетельств его современников мы также знаем,
что «Метафизика» и «Бе Ашта»1 Аристотеля были всегда при нем. И нам
кажется вполне очевидным, что его объективная трактовка Канта, пренебрежительное
отношение к феноменализму и обнаруженному им субъективизму
в кантовской концепции природы в конечном счете все же восходят
—непосредственно или через Кольриджа—к Аристотелю.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.