Диоген Лаэртский (начало III в. н.э.): "Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики и для этики."
Мы можем предположить,
будто подобные проявления, уже привычные нам, естественны и столь же
постоянны, как нужды, лежащие в их основе.
Потребность в пище так настоятельна, что людей, которые упорно отказываются
питаться, мы называем душевнобольными. Но то, какая пища для
нас желанна и какую мы потребляем, обусловлено сложившимися привычками,
на которые влияет как физическая среда, так и социальная норма. Для
современных, цивилизованных людей употребление в пищу человеческой
плоти—вещь совершенно противоестественная, хотя когда-то на земле жили
люди, которым это казалось нормальным, так как позволялось обществом и
даже вызывало большое уважение. Порой мы слышим вполне достоверные
истории, которые, рассчитывая на поддержку аудитории, рассказывают люди,
однажды отвергшие аппетитную и полезную пищу из-за того, что были к
ней непривычны; незнакомая пища показалась им столь «противоестественной
», что они предпочли остаться голодными, нежели съесть ее.
Аристотель, говоря, что рабство существует от природы, выступал от
лица всего современного ему общественного порядка, но в не меньшей мере
выражал и свое личное убеждение. Всякие попытки ликвидировать рабство
в обществе он счел бы пустым и наивным старанием изменить человеческую
природу в той части, в которой она как раз наиболее неизменна. В природе
человека, согласно ему, укоренено не только желание властвовать. Бывает,
что люди рождаются со столь глубоко рабской натурой, что освобождение
их от рабства было бы равнозначно насилию над их человеческой природой.
Утверждение о том, что человеческую природу нельзя изменить, мы слышим
всякий раз, когда назревает необходимость таких социальных перемен,
как реформы и усовершенствование наличных условий. Оно звучит всякий
раз, когда предполагаемые изменения институтов или условий резко контрастируют
с их образом в настоящем. Если бы консерватор был более мудр,
268
он в большинстве случаев аргументировал бы свои протесты не постоянством
человеческой природы, а инерцией обычаев; тем, какое сопротивление
начинают оказывать переменам устоявшиеся привычки, едва они устоялись.
Трудно разучивать со старой собакой новые трюки, — еще сложнее
учить общество принятию традиций, совершенно обратных тем, которые
господствовали в течение столь долгого времени. Подобного рода консерватизму
не мешало бы стать рассудительней и требовать от жаждущих перемен
не только того, чтобы они умерили свои темпы, но и спрашивать с них,
каким образом перемены, которых они хотят, можно произвести с минимальными
потрясениями и расстройствами.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.